В Москве хоронили скончавшегося скоропостижно члена судебной палаты Чебаевского.
Во время отпевания священник, прочитав разрешительную молитву, наклонился ко гробу, чтобы вложить в руки покойного листок с этой молитвой.
Священника поразило, что за время отпевания лицо покойного изменилось— приняло розоватый оттенок, на щеках проступил легкий румянец.
В чрезвычайном смущении священник отошел от гроба и сообщил о поразившем его явлении родным Чебаевского. Слова священника произвели громадное впечатление, произошел переполох.
У многих явилось рада радостная догадка, что лежащий в гробу— жив, что он только в летаргии.
По требованию священника, немедленно послали за участковым полицейским врачом; так как его не оказалось дома, пригласили живущего поблизости от церкви врача Сегалова. Явилась и полиция. Г. Сегалов, окруженный духовенством и собравшимися отдать последний долг почившему, приступил к освидетельствованию лежащего в гробу.
Все в лихорадочной тревоге ждали результатов этого освидетельствования. Врач поднес зажженную свечку к зрачку покойного,— зрачок не реагировал на свет, не суживался, роговица была мутна. Затем была выслушано сердце,— оно не билось. Был, наконец, сделан глубокий надрез кожи на руке,— кровь не появилась. Все принятые врачом меры исследования дали печальную уверенность, что в данном случае— не летаргия, что смерть несомненна.
Порозовение лица, повидимому, объясняется тем, что в бывшем раньше замороженном трупе под влиянием теплой атмосферы в церкви ускорился процесс гипостаза. Когда врач дал свое категорическое заключение, обряд был докончен, гроб покрыли крышкой и вынесли из церкви.