На другой день Нового Года, после затянувшихся до ночи визитов, коллежский секретарь Сеничкин проснулся с помутненными мозгами и глазами.
– «Нутрит», – было первым проблеском его сознания.
И то, что у него «нутрило», он почувствовал всем существом от затылка до пяток.
Выпил квасу и покосился на валявшуюся на полу у кровати и изогнувшуюся в две погибели шпаженку с глазетовым махориком у рукоятки, и вдруг вспомнил все, все, что было…
Шпагу он изогнул, когда у столоначальника Пробкина пели хором: «Шуми Марица» и «Мы дружно на врагов».
Пели в разброд, но громко.«Зейския брызги» объединились в журчащие ручейки, а эти ручейки слились в шумный поток славянского чувства!
«Пусть наше оружие
«Смирит врагов славян»…
И при этом то припеве Сеничкин, выхватив свою штатскую шпагу из лакированных ножен и угрожая врагам славян, с зажмуренными глазами воткнул ее в окорок.
На скатерть опрокинулась бутылка Удельного красного . . • Дальнейшие успехи оружия прекратила мадам Пробкина, арестовавшая шпагу.
На визите у землемера Треножкина Сеничкин долго не соглашался выпить без своего «лучшего друга в жизни», развозившего его по визитам извозчика Семиона. Пошел на компромисс, когда мадам Треножкина выслала Семиону водки с ветчиной на улицу.
Отъезжая от квартиры Треножкиных, Сеничкин целовался с заиндевевшей бородой Семиона:
«Брезгуют тобой, Семиоша! Плевать! аристократишки». Д.-р-руг ты моего одиночества!»
У Канавкиных не желал выпить без коня Семиона. Уговорили. Выпил, но потребовал, чтобы Семион выпряг коня и ввел его на кухню-обогреться!
Семион не соглашался:
— «Ведь второй этаж! Кабы в первом, то Чубарый мабут и зашел, а то лестница»….
Отъезжая целовал заиндевевшую морду Чубарого и говорил:
– «Чубарый», только ты один верный др-р-руг моего одиночества!
А Семиошка-аристократишко!
У Золотихиных Сеничкин по ошибке попал в ванную комнату. Повернул кран от душа, а когда струи воды забарабанили по дну ванны, пел:
«Не осенний мелкий дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман»..
Пел и плакал… и говорил:
– Осенний дождичек… ты один друг моего одиночества!
Дальше Сеничкин вспоминать не захотел. Плюнул и выпил квасу…
Шибко «нутрило»!
