Пропорция.

Ждут амнистии, говорят об амнистии. А между тем в нашей обстановке «исключительной» законности следовало бы обратить внимание не на амнистию, а на то, что случится после амнистии.
Например. До амнистии был следователь Лыжин. Как сейчас официально удостоверено, он совершил ровно 37 подлогов, «создавая» крупное политическое «дело». Неофициально эти подлоги обнаружились на самом суде. Но от этого открытия ничего не изменилось: сотни обвиняемых продолжали сидеть на скамье подсудимых, хотя скамья и была сработана фальшивыми, воровским инструментом.
На отделку 37 подлогов, как остроумно заметила одна газета, требуется время. Следовательно, у Лыжина было много времени, очень много удобного, спокойного времени для подлогов, для самого бесстыдного обращения с российским «гражданином». А если порасспросить и других специалистов по части восстановления законности и обуздания «смуты», то и они убеждено скажут: «Нет и не было лучшего времени для служебных преступлений».
Амнистия несомненно коснется преступлений по службе. Получит ли что-нибудь Лыжин или нет, но он имеет право ожидать кое-что и на свой пай. Я даже думаю, что он без всяких тревог, так сказать, с удовольствием ждёт.
Итак, устанавливается пропорция такого вида: очень много времени для служебных преступлений и исключительный день амнистий. Очень много людей, уже пострадавших, как бы по закону, – и один человек, который имеет право с удовольствием ждать, что он не пострадает уже на законном основании. До амнистии – Лыжин расправляется невозбранно с сотнями людей по собственному воровскому положению. Около амнистии – Лыжин взят официальным законом под сомнение, чтобы…. Чтобы после амнистии стать тем же Лыжиным вне всякого сомнения.
Лыжин – только пример. Если он один ухитрился получить в свое время на каждый из 37 своих приемов по амнистии, то нужно ли производить еще умножение всего числа «сотрудников» по ликвидация «смуты» на число изобретаемых ими приемов.
Скоро уже пройдёт тридцать лет и три года, былинный срок ,— как мы живем в этом самом времени, удобном для служебных преступлений. Сами администраторы захлебываются в этой мутной реке «пунктов» усиленной и чрезвычайной охраны, которыми они наводнили страну, которые дают силу закона самым невероятным «приемам». И от этого потом им же приходится спасаться хотя бы на один день, когда: они вдруг «амнистируют» оштрафованных и заключенных. На следующее утро, конечно, все начинается сначала.
К этой пропорции обыватель так привык, что думская комиссия по запросам большинством голосов отклонила запрос о всякого рода охранах. И мы, следовательно, получили авторитетное указание от наших законодателей, что утверждение законности покоится на бессрочном праве обходиться без закона.
В этом постановлении комиссии сказывается уже не, просто привычка, не рабская покорность, а подлинно болезненный обывательский запой всяким беззаконием.
И для оздоровления порядка остается во всей неприкосновенности та самая «пропорция», которою, по словам злых языков а рассказе Г. Успенского, лечился от своего запоя дьячок: ему полагалось по курсу лечения, – , – утверждали языки, – полштоф и «душеспасительное чтение», но он полштофов принял несколько, и «чтение» уже не могло помочь.
«Душеспасительное чтение» амнистии, – несомненно, вещь очень приятная и даже ободряющая. Но, ведь, сколько рук, — теперь даже руки, дающие нам закон, – льют нам через горло полштоф «законной» сивухи.
Но трудно предвидеть следующий день после амнистии, день возобновления лечебного курса.
А. Турбин.