Опять ликует «вечный город».
Опять из рук газетных «визгунов», мчащихся по улицам с неистовыми криками, толпа вырывает сырые и серые листы экстренных изданий местных газет.
Пронесутся «стриллони», – у каждого почти прохожего в руках газета. Шуршит бумага. Бегают взоры по строчкам.
А еще несколько минут, – и измятый газетный лист валяется на камнях мостовой. Словно снег покрывает мостовую.
Пройдет полчаса, – и новая орава «визгунов», новые листы, новый бумажный снег и груды мусора на залитой нестерпимо-ярким светом южного солнца улице Рима.
Речь идет о знаменитом «рейде» пяти итальянских миноносцев в Дарданеллы.
Пока эти мои строки дойдут до далекой России, несомненно, выяснятся все подробности происшедшего, а, быть может, выяснятся и последствия.
Пока же приходится говорить только о том, что видишь сейчас, на второй день после «рейда», и оценивать его, оперируя с очень немногими данными, почему оценка не может не быть однобокой.
Что вызвало «рейд» итальянских миноносцев в Дарданеллы?
За несколько дней до этого газеты стали упорно твердить, ссылаясь на агентурные сведения и на сообщения из воинских источников:
– Турецкие контр-миноносцы, – великолепные суда, только накануне войны, собственно, изготовленные «общим другом», – Германией, – готовятся между 17-м и 21-м июля выйти в Эгейское море, дабы попытаться атаковать и затопить если не какое-нибудь боевое судно итальянского флота, то хоть пару транспортных, бродящих вблизи оккупированных итальянских островов.
У турок имелись серьезные шансы на успех этого предприятия: их контр-миноносцы обладают великолепным вооружением и большой скоростью хода. Вылететь на всех парах из своего убежища, нанести удар какому-нибудь тихоходному грузовику, затопить неуклюжий транспорт и потом столь же стремительно скрыться за грозными укреплениями Дарданелл…
Будь на месте турок другие, – это было бы проделано сто раз.
Итальянцы подтянулись. По-видимому, их миноносная флотилия была послана к Дарданеллам с целью подстерегать выход турецких контр-миноносцы. Но те не выходили, и тогда капитан Милло, командовавший миноносцами, решил проделать то, что приписывали туркам:
– Посмотреть, где сидит «грозный» младотурецкий флот.
Пять крохотных суденышек, из которых каждое может быть потоплено удачно пущенной гранатой, проносятся по узкому проливу на несколько дем=сятков километров. Сначала их появление остается совершенно незамеченным, несмотря на то, что на обоих берегах пролива турками укреплена решительно каждая сажень земли, везде и всюду торчат сторожевые посты, нагорожены многоярусные батареи, и в дни войны, когда каждый час может принести серьезный сюрприз, на ногах и ночью должны оставаться тысячи людей.
Затем присутствие итальянцев открывается. Начинается торопливая и бестолковая пальба. Тревога распространяется по всему берегу и перекидывается до близкого Константинополя.
Освещаемые турецкими прожекторами, осыпаемые градом снарядов, итальянские миноносцы оказываются в положении зарвавшихся, попавших в ловушку.
Тем не менее, они не останавливаются, а проделывают смелый до безумия маневр, – проникают еще дальше, доходят до самой стоянки укрывшегося после прихода из Бейрута турецкого флота. Выясняется, что флот слишком хорошо укрыт за тройным рядом всяческих заграждений: плавучие «боны», сети и т.д. Подорвать хоть одно из броненосных чудовищ нет физической возможности.
И тогда итальянцы, опять освещаемые прожекторами и осыпаемые градом гранат, совершают обратный путь.
А где же великолепные быстроходные турецкие контр-миноносцы?
Двух из них было бы достаточно, чтобы уничтожить итальянцев. Появление одного из них было достаточно, чтобы итальянцы в самом начале «рейда» были вынуждены удариться в бегство, ибо миноносцам не под силу бороться с контр-миноносцами, снабженными сильной артиллерией.
Но турки сидели и молчали., позабыв от своих контр-миноносцах.
По смутным слухам, – к которым надо относиться с очень большой осторожностью, – в виду революционного брожения в среде турецких моряков, из которых, будто бы, на днях только повешено за бунт несколько человек, турецкие морские власти, не доверяя командам боевых судов, держат пушки с отвинченными затворами, мины свезены на берег, ружья матросов под замком, ключи в руках у «без лести преданных» шпионов.
И когда враг доберется почти до сердца страны, – встретить этого врага грудью, дать отпор, защитить родную землю некому, ибо защитники находятся под подозрением и отданы под надзор шпионов.
Итальянская печать, разумеется, бьет в литавры, гремит в трубы, воспевая подвиг капитана Милло.
«Рейд» превозносится на все лады, ибо толпа, масса, обожающая все красивое, находит в «рейде» все элементы «безумства храбрых», – того самого безумства, которому везде и всюду люди готовы слагать гимны, ибо оно есть «мудрость жизни».
Но, помимо «безумства храбрых», по всем признакам, в «рейде» Милло и его миноносцев есть еще и иная «мудрость жизни», с безумством ничего общего не имеющая: – Осведомленность. Сознание того, что там, где между населением и правительством существует пропасть, там, где все и все взяты под подозрение, где на одного обывателя приходится по паре шпионов, – там и армия и флот – только декорации. Там сила – только призрак. А с призраками в наш реальный век никто не считается.
