(По телеграфу от нашего корреспондента).
МОГИЛЕВ-ГУБ., 9, I. Сегодня в могилевском окружном суде, с участием присяжных заседателей, слушается два, объединенных по определению суда, дела о производстве абортов, один из которых вызвал смерть матери.
Скамью подсудимых занимают: владельцы родильного приюта, с повивальной школой при нем, гомельские вольнопрактикующие врачи Я.Е. Захарин и И.Б. Хейфец, повивальные бабки М.М. Рабкина, Х.Н. Эвентова и ученица названной школы М.М. Любина.
Шестой обвиняемый, частный землемер из казаков П.И. Савченко, скрылся и не разыскан.
Д-р Захарин и акушерка Рабкина обвиняются по 2 делам.
В суд вызвано около 104 свидетелей и 10 экспертов-врачей.
Дело слушается при открытых дверях. Публика допускается по билетам.
Масса жаждущих проникнуть в зал остается «за флагом».
Подсудимые Захарин, Хейфец и Эвентова под стражей.
Любина и Рабкина на свободе.
Председательствует К.К. Струве.
Обвиняет тов. прок. П.Г. Казаков.
Подсудимых защищают Бобрищев-Пушкин 2-й, Теодорович, Розенбаум и др.
Состав присяжных интеллигентный.
МОГИЛЕВ-ГУБ., 9, I. Продолжительные дебаты вызывает вопрос о выделении дела скрывшегося Савченко. Защитник Бобрищев-Пушкин настаивает на отложении дела.
Суд определяет дело Савченко выделить, а об остальных слушанием продолжать.
МОГИЛЕВ-ГУБ., 9, I. Всего явилось свидетелей 83. Неявившихся по разным причинам – 21. Защита ходатайствует о переосвидетельствовании неявившихся и приславших свидетельства о болезни свидетелей Самойленко и врачей Кострицкого и Старобинского.
Суд определяет просить врачебное отделение командировать в Гомель врача для освидетельствования названных свидетелей и, в случае, если они окажутся здоровыми, подвергнуть их приводу.
МОГИЛЕВ-ГУБ., 9, I. По выяснении списка свидетелей, суд приступает к чтению обвинительных актов.
Обвинительные акты.
I.
В мае 1909 года, – гласит первый обвинительный акт, – проживавшая в Могилев-губ. 15-летняя сирота Фекла Зыкова нанялась в услужение к землемеру Порфирию Савченко и, спустя 2 недели, уехала вместе с хозяином в м-ко Хотимск, Климовичского уезда, куда Савченко был командирован для исполнения землемерных работ. Вскоре же, по словам Зыковой, Савченко изнасиловал ее и стал с нею жить. Когда, на пятом месяце пребывания Зыковой в м-ке Хотимске, девочка узнала, что она беременна и сообщила о том Савченко, последний страшно взволновался. В конце января 1910 года Савченко, переехав из м-ка Хотимска в Могилев-губ, решил отвезти Зыкову в Гомель для «лечения». Приехав с Зыковой в Гомель, Савченко вначале обратился к акушерке Эсфири Вайсбанд, заявив ей, что он явился к ней по указанию врача Захарина, и что пришедшей с ним Зыковой необходимо «прервать беременность». После отказа Вайсбанд Савченко отправился к доктору медицины Кострицкому и у него на квартире, стоя на коленях, слезно просил произвести у Зыковой выкидыш.
Кострицкий, осмотрев Зыкову, нашел у нее беременность на 5-м месяце и также отказался сделать выкидыш, заявив, что в данном случае он не находит законного основания и необходимости хирургического вмешательства, так как предстоящие роды у Зыковой опасностью для ее жизни не угрожают.
От Кострицкого Савченко направился к врачу Давиду Захарину, который, осмотрев Зыкову вместе с каким-то другим врачом, согласился принять ее в родильный приют за большое вознаграждение. В конце концов Зыкова была принята в родильный приют врачей Захарина и Хейфеца. Там ее поместили в отдельную палату, откуда во все время ее пребывания в приюте акушерки не выпускали Зыкову и не позволяли ей сообщаться ни с ученицами повивальной школы, ни с другими бывшими в то время роженицами. В таком положении Зыкову продержали в палате около недели. Когда же Зыкова осведомилась у врача Захарина: почему ее не лечат, он ответил: «еще не пришли деньги».
Когда от Савченко были получены деньги, Захарин распорядился приготовить все к «лечению» Зыковой, которой, однако, врачи Захарин и Хейфец не объяснили, в чем будет состоять это «лечение», и предварительно не спросили ее согласия. Сама же Зыкова не понимала того, что ей будут делать выкидыш. Операция была произведена врачами Захариным и Хейфецем в присутствие акушерки Рабкиной.
Пробыв в приюте около двух недель, Фекла Зыкова уехала в Могилев на оставленные ей Савченко 3 рубля.
Из осмотра книг родильного приюта выяснилось, что заведующим приютом Захариным получено от Зыковой всего лишь 20 рублей. Между тем, на следствии денежного переводного бланка по телеграфу установлено, что Савченко по телеграфу перевел из Могилева 100 руб. на имя доктора Захарина, а на телеграмме имеется расписка Захарина в получении им этих денег.
В скорбном листе на Зыкову значится, что у нее было обнаружено «неудовлетворительное» состояние здоровья в течение настоящей беременности, повышенная температура тела, ненормальный пульс и проч. В графе «исследование таза» показано, что размер его суженый, детский, и, наконец, имеется запись, что, «вследствие повышенной температуры и открытия приблизительно на полтора пальца маточного зева при кровях и сильных болях признано необходимым сделать вычистку матки». Между тем, по показаниям Зыковой, нашедшим подтверждение в показании доктора Кострицкого, установлено, что до поступления в родильный приют Зыкова была совершенно здорова. По словам г. Кострицкого, уже по возбуждении Зыковой уголовного преследования по настоящему делу он как-то на улице встретил врача Захарина, и последний стал просить его, в случае допроса на следствии, показать, что он, Кострицкий, при осмотре Зыковой нашел у нее болезненные явления.
С такой же просьбой позже обратился к д-ру Кострицкому и компаньон врача Захарина по приюту и школе д-р Хейфец.
Произведенный судебно-медицинский осмотр Зыковой подтвердил первоначальное заключение д-ра Кострицкого о том, что для производства аборта у нее не было никаких показаний.
II.
10-го марта прошлого года, утром, в Гомеле на православное крестьянское кладбище явился врач местного родильного приюта Захарин и, предъявив сторожу кладбища Михаилу Сачневу квитанцию заведывающего названным кладбищем об уплате 3 рублей за место на право погребения «Ольги Наумович», стал просить Сачнева как можно скорее вырыть могилу для «бедной, безродной, одинокой, неизвестной женщины», умевшей в его родильном приюте, обещая Сачнева за это вознаграждение. Торопя Сачнева с вырытием «ямы», Захарин объяснил, что как только могила будет готова, сейчас же на кладбище будет доставлен из приюта труп этой женщины, так как ее нужно похоронить в тот же день.
Действительно, около 3-х часов рабочим содержателя похоронного бюро был доставлен на кладбище неокрашеный деревянный гроб, в котором находился труп неизвестной молодой женщины с распущенными всклокоченными волосами, с искаженным лицом. Труп был в одной грязной, мокрой изорванной рубашке, с пятнами крови. Оба предплечья, кисти рук и бедра на передней, внутренней и наружной поверхности были черно-бурого цвета, по-видимому, от втирания какой-то мази, под головой трупа лежали стружки, прикрытые лишь куском белой материи.
По словам рабочего, когда он привез из бюро гроб в родильный приют врачей Захарина и Хейфеца и внес в комнату, где на постели лежал труп женщины, покрытый белой простыней, то одна из присутствующих тут женщин «в белом халате» велела ему выйти из комнаты, сказав, что они сами уже покойную в гроб; когда же через несколько минут его позвали в ту же комнату вынести гроб, то последний оказался уже с закрытой крышкой.
На следующее утро тов. прокурора, получив сведения о спешных мерах, принимаемых врачом Захариным к погребению трупа неизвестной женщины, прибыл на крестьянское кладбище вместе с городовым врачом Залесским и помощником пристава Ивлевым. При опросе сторожа Сачнева последний заявил, что в то же утро, т.-е. 11 марта, на кладбище приходила прислуга родильного приюта врачей Захарина и Хейфеца Подобедова и, узнав о том, что доставленной накануне труп неизвестной женщины еще не похоронен, достала из под платка сверток в бумаге и, передавая его Сачневу, сказала: «нате, ребенка к ней подложите.» Ребенка принял сверток действительно оказался утро получил как уж от акушерки так – так как и хотела ну последнее не было места. Врач же Д. Захарин объяснил ему, что дочь его поступила к нему в родильный приют 4-го марта. На второй или третий день она разрешилась от бремени пятимесячным ребенком женского пола, которого он распорядился уже похоронить; Ольга же Уманович 10-го марта умерла в приюте от родильной горячки; когда же Николай Уманович заявил Захарину, что он желает вскрытия трупа его дочери, последний стал уговаривать его не делать этого, говоря что не стоит позорить дочь.
Дальнейшим следствием установлены следующие обстоятельства.
Проживающая в м. Наровле, Речицкого уезда, Уманович, узнав, что она беременна, выразила желание обратиться к «специалисту» и, заняв немного денег, уехала в Гомель, где в одной аптеке ей указали двух «врачей специалистов» по нужному ей делу. Она обратилась к одному. Тот согласился, но потребовал не менее 100 р., другой то же самое. Когда же она заявила, что не может заплатить такой суммы, один из «специалистов» указал ей на акушерку, которая потребовала 70 р. и притом деньги вперед.
По просьбе Уманович, ее знакомые выслали ей еще 50 руб.
С этими деньгами она сначала обратилась за помощью к акушерке Эвентовой, которая проделала с ней какие – то предварительные манипуляции, а затем в родильный приют врачей Захарина и Хейфеца.
Там она разрешилась от бремени пятимесячным мертворожденным плодом женского пола и, спустя несколько дней, умерла от родильной горячки.
Судебно-медицинским осмотром тела Уманович установлено, что ей был произведен искусственный выкидыш.
По этому делу, на основании собранных следствием данных, привлечены к ответственности принимавшие роды врач Захарин, акушерка Рабкина, ассистировавшая им ученица Любина (обвиняемая лишь в недопечении) и повивальная бабка Эрентова.
Описание остается дополнить еще такой, содержащейся в обвинительном акте, подробностью.
Из осмотра находившегося в производстве судебного следователя 2-го участка Гомельского уезда дела за 1910 год видно, что в ночь на 6-е сентября 1910 года в Гомеле во дворе дома Быховского, по Лидовой улице, где помещается родильный приют и повивальная школа врачей Захарина и Хейфеца, ассенизаторами во время очистки ретирадного места был вынут трупик ребенка 6-ти месяцев (не меньше); из показания, данного на следствии врачом Захарьиным по этому делу, видно, что в ретирад или помойную яму выбрасываются из приюта выкидыши до 3 ½ месяцев беременности, другие же плоды свыше этой нормы не выбрасываются, а хоронятся по обряду христианскому или еврейскому, а потому он не знает, при каких обстоятельствах мог попасть в ретирад этот трупик ребенка.
МОГИЛЕВ-ГУБ., 9, I. На обычные вопросы о виновности обвиняемая Эвентова отвечает признанием своей вины. Остальные виновными себя не признают.
Перед присягой из свидетельской комнаты исчезает свидетель Гензель, показания которого признаются существенными.
Суд, определив произвести розыск Гензеля через полицию, объявляет перерыв до утра.